Эта мысль настолько выбила меня из колеи, что весь остаток обеда я так и просидела, глядя в одну точку и не прислушиваясь к тому, о чем разговаривали Добронега и Радим. Я вздрогнула, когда Радим поставил передо мной кружку, от которой шел знакомый запах, и подняла взгляд на брата Всемилы. Он хмурился и выглядел виноватым, но я уже знала, что будет, попробуй я заупрямиться.

— Я хорошо себя чувствую, — попыталась объяснить я.

— Выпей, Всемилка. Отдохнешь.

— Я не устала.

— Всемилушка, не упрямься.

Мне не хотелось заставлять Радима и Добронегу применять силу. Почему-то мне казалось, что каждый из этих случаев дается им очень нелегко, поэтому я взяла кружку и глотнула уже подостывший отвар. Я встала и направилась в покои Всемилы, по пути прихлебывая из кружки и чувствуя уже знакомое подступление слабости. Радим проводил меня до кровати, помог разуться и укрыл одеялом.

— Ты у меня самая лучшая, — услышала я перед тем, как провалиться в долгий сон без сновидений.

***

Брат Альгар,

не могу передать тебе, как меня огорчил твой ответ. И пусть я ожидал его, все равно мне печально сознавать, что годы не смягчили твое сердце и ты отринул саму мысль сделать шаг навстречу друг другу.

Я не лгал тебе, брат. Я всего лишь хотел уберечь тебя от того, от чего мои предшественники не смогли уберечь тех несчастных, которые, как ты смог понять, погибли в стенах монастыря. Ни слова лжи не слышал ты из моих уст. А та часть правды, которую так жаждало твое сердце, была смертельно опасна для тебя.

Я хотел защитить тебя, Альгар. Верь мне!

Я готов прислать тебе свитки. В знак моей доброй воли я даже готов сам тебе их передать.

Не удивляйся тому, как скоро ты получишь это письмо. Я близко, брат. И я жду встречи с тобой. Забудем наши разногласия и начнем все сначала. Мы равны теперь, и могущество каждого сравнимо с ценой, которую нам обоим придется заплатить Святыням. И пусть это почти невозможно, давай вспомним кем мы были друг другу, и пусть эта память станет залогом наших будущих решений.

Алвар.

Слушай, мой друг,

Где-то там за границей мира

Девочка вязью вплетала слова в узоры,

Верила в сказки и даже немножко любила

Свой морок.

Слушай, мой друг,

Где-то там за пятью морями

Мальчики тайны древнего мира искали,

Верили свиткам и осторожно мечтали.

Сломались.

Слушай, мой друг,

Где-то там, где рассвет был молод,

Мудрые вечные силы земли покорили,

Верили в то, что их мир не будет расколот.

Ошиблись.

Слушай, мой друг,

Где-то там, где танцуют волны,

Древняя сила покой всех стихий тревожит.

Верит, что раз уж однажды она победила,

Вновь сможет.

Следующая неделя прошла в небывалой суматохе. Добронега уходила еще засветло и часто возвращалась уже к сумеркам. Если же она никуда не отлучалась со двора, то к нам то и дело приходили люди: то свирцы, то жители окрестных деревень. Добронега без конца готовила снадобья, раздавала их пришедшим, подолгу что-то им втолковывала. Я, как могла, старалась помочь. Однако максимум, на что я была способна — растолочь какие-то травы или размешать мазь до нужной консистенции.

Оставаясь одна, я поддавалась непонятному волнению и наводила порядок в доме, особенно в покоях Всемилы. Часами я отчищала плошки, горшки, кувшины — все, что только могла найти. Я наконец довычесала и вымыла Серого, отчего он, мягко говоря, был не в восторге. Так я крутилась целыми днями и уставала до того, что ночью падала в постель и засыпала без задних ног. Добронега видела результаты моих трудов, неизменно хвалила и при этом очень просила поберечься — не уставать понапрасну. Она смотрела на меня с тревогой, а я изо всех сил старалась не поддаться панике, потому что действительно чувствовала необъяснимую слабость. Порой мне в голову лезли дурацкие мысли: а вдруг я все же унаследовала болезнь Всемилы? Вдруг в один прекрасный день услышу в своей голове тот самый голос, которого так боялась сестра воеводы? Меня слегка успокаивало то, что я знала, кто был обладателем этого голоса. Впрочем, я не могла быть уверена, что к тому моменту буду в здравому уме и смогу мыслить рационально.

Изменений в психике я пока, к счастью, не замечала, а вот слабость и головокружение стали моими постоянными спутниками. Причины я не понимала. Впервые в своей недолгой жизни я жила на свежем воздухе, ела экологически чистую пищу, общалась с природой, и при этом, как выражалась Добронега, таяла на глазах. Если уж говорить прямо, я чувствовала себя в Свири неважно с самого своего появления здесь. Поначалу я это списывала на медленное выздоровление после тяжелой болезни, потом на нервные потрясения… Сейчас списывать было не на что.

Впрочем, я упорно гнала от себя упаднические настроения. Я застряла в этом мире. Удастся ли мне отсюда выбраться, я не знала. Докторов, способных поставить диагноз и вылечить мой недуг, здесь не было. Так к чему беспокоиться попусту? Я старалась хорошо питаться, пить много воды, вопреки всему заниматься физическим трудом и не думать о плохом. Тем более что поводов для размышлений мне хватало и помимо моего здоровья.

Я боялась спрашивать Добронегу напрямую, но все говорило за то, что мы все же едем в Каменицу. Недаром же она за эту неделю обошла, кажется, всех больных в округе. Даже в окрестные деревни выезжала на тряской повозке. Я сама провожала ее до городских ворот, когда Радим, сжалившись надо мной, выпустил из дома. Правда, в своем присутствии. Он отрядил с Добронегой сразу четверых воинов, и мне стало не по себе. Раз уж Радим воспринимает угрозу всерьез, значит, дело совсем худо.

Сам Радим часто к нам заходил. Рассказывал новости о самочувствии Златы. Сперва та сильно недомогала. Даже с постели встать не могла. Когда он это рассказывал, я встревожилась, что наша поездка сорвется, впрочем быстро устыдилась и посочувствовала Злате от всей души. Для нее этот ребенок был так важен, что оставалось только догадываться, чего ей стоило согласиться на такое опасное и долгое путешествие. Но традиции здесь чтили. Мать должна благословить дочь. О том, почему жена Любима не может приехать сама, я так ни у кого и не спросила, боясь выдать свою неосведомленность о вещах, которые Всемила должна была знать.

Впрочем, долго сочувствовать Злате мне не пришлось, потому что потупившийся было Радим вскинул виноватый взгляд на мать и пробормотал:

— Олег там для Златки трав заварил. Не наших. Ты прости уж.